Полиграф мнение специалиста

Прибор, именуемый детектором лжи, известен всем хотя бы понаслышке, например по детективной литературе. Когда нашего знаменитого шпиона по кличке «Надежда» готовили к забросу во вражеский центр, инструкторы больше всего беспокоились, как он справится с коварным распознавателем обманов — с грозным детектором лжи. «Надежда» оправдал свою кличку, о чем повествуется в романе О. Шмелева и В. Востокова «Ошибка резидента». Детектор, наоборот, ожиданий не оправдал. Он был обманут человеком или, если посмотреть с другой стороны, механизированный, «воплощенный в металле» обман детектора был дезавуирован.

Для немногих специалистов, знающих, как в действительности обстоит дело с детектором лжи в этом нет ничего удивительного. Данный прибор, изобретенный в начале XX столетия и называемый тогда полиграф (polygraph), по первоначальному замыслу не столько изобретателей, сколько пользователей, должен был уметь отличать правдивые ответы от ложных. И долгое время считалось, что полиграф справляется с этой задачей, тем паче что сама задача понималась как некое частное техническое приложение то ли к логике, то ли к нейрофизиологии.
Устройство современного детектора лжи не слишком отличается от устройства первых его модификаций. В самых общих чертах детектор включает в себя: 1) датчики, 2) собственно «анализатор» и 3) шкалу, или «табло». Если в первых модификациях датчики детектора измеряли КГР (кожно-гальваническую реакцию), то теперь они замеряют целый комплекс показателей, в первую очередь ЭЭГ (электро-энцефалограмму). Но во всех случаях принцип действия детектора лжи основан на противоречащем житейскому опыту и здравому смыслу предположении, будто для человека говорить правду легко и естественно, тогда как лгать, напротив, трудно и неестественно. Для высказывания лжи требуются якобы некоторые усилия на физиологическом уровне. Прилагаемые усилия могут быть, таким образом, описаны как микростресс. Его-то, считается, и фиксирует детектор лжи изменением графика «синусоиды» КГР или ЭЭГ на своем «табло».
Тем не менее, показания детектора лжи еще совсем недавно принимались в официальных инстанциях США как доказательство искренности намерений. Проверка на детекторе требовалась для поступления во многие федеральные учреждения (в частности, в ЦРУ и ФБР), практиковалась (в некоторых штатах практикуется и по сей день) для опроса в судебных инстанциях. Подтверждение со стороны детектора лжи имеет тот же статус, что и слово, которое произносит свидетель, положа руку на Библию. Показательно, что именно Америка испытала максимальное искушение автоматическим распознаванием истины — нам еще предстоит выяснить, в чем заключается действительный смысл этого искушения, Не следует забывать, что в 40-50-х годах XIX в. американские фирмы, помещая в газетах объявления о работе, как правило, требовали от кандидатов представить данные их френологического обследования.В роли экспертов профнепригодности выступали, таким образом, последователи биометриков Ч. Ломброзо и Ф. Гальтона, пристрастные к антропологическим параметрам человека. Однако эта роль вскоре была отвоевапа у них приверженцами более рафинированной психометрики, оснащенными многочисленными тестами, определяющими «коэффициент умственного развития» (IQ), и тем же полиграфом. Общечеловеческая навязчивая идея вечного двигателя отступила в тень (по крайней мере в Америке) перед навязчивой идеей автомата, выдающего «удостоверение честного человека».

2

Известно, что имманентный ряд истины моделируется цепочкой логического вывода, все шаги которого опосредованы правилом сохранения истинности. Данная модель вполне может допустить наивную мысль, что продуцирование истины есть нечто естественное и само собой разумеющееся, встроенное в процесс человеческого понимания — нечто вроде фиксированного не только в software, но и в hardware конструкции принципа ее работы (примерно так же, по Ч. Ломброзо, преступные наклонности человека связаны с соответствующей формой его лба). В такой модели целенаправленное отклонение от истины возможно только как недобросовестность — как энергозатратный обходной путь против течения. Вот краткая экспликация, лежащая в основе детектора лжи.
Понятно, что подобная наивность не могла бы продержаться в сфере практического разума. Ведь все человеческие установления — от юриспруденции до правил коммуникации — основаны как раз на противоположной презумпции — на том, что практика истины трудна и мучительна. Чуть ли не все эпитеты из сферы истинного представляют собой рабочие термины инквизиции. «Подлинное» — это, видимо, то, что добывается «под длинной» (плетью). Ясно также, откуда извлекается «вся подноготная». Практике добывания истины, извлечения ее из «сокровенного» на свет божий посвящены лучшие страницы М. Фуко.
Истина — это вовсе не то, что «само собой говорится», и поэтому может быть автоматизировано как фарватер всякого возможного дискурса. Истина требует всей полноты личностного присутствия, в отличие от деперсонализированного контекста «es gibt — es sagt», субъектом которого является das Man. Истина, таким образом, представляет собой островок или, точнее, небольшой архипелаг в океане стихийной импровизации мысли, того, что Гегель назвал Weltiauf — рутинным течением бытия. В стихии Weltlauf представлены все оттенки сокрытости и несокрытости, поскольку они не требуют от нас полноты присутствия, в том числе и пресловутая aleteia, относящаяся к самым высоким модусам фальсификации. Несокрытость может быть (и, как правило, бывает) точно рассчитанным шагом в рефлексивной игре, что прекрасно понимал Гегель. Так, он писал: «Самый откровенный поступок есть величайшая хитрость, а именно: благодаря своей открытости он заставляет другое обнаружить при свете дня, каково оно в себе и для себя, и именно этим уничтожить себя... Таким образом, хозяин по-настоящему лишь тот, кто достигает того, чтобы другое в своем делании вывернуло наизнанку самого себя».
Несокрытость в той мере, в какой она обладает провоцирующим эффектом, воплощает линию господства в стратегии лжеца — она есть тонкая ложь, заставляющая явную ложь трепетать и сжиматься. Откровенность — это тончайшая имитация правды, если угодно, возбудитель истины, создающий повышенную температуру дискурса, дискомфорт подлинности.
Одно из открытий Юнга — метод словесных имитаций — целиком основано на замешательстве человека, возникающем из принуждения его обладателем Л-сознания к истине: неожиданное затруднение человека в свободном ряду его ассоциаций показывает, что обладатель Л-сознания уперся в подлинность. Таким образом, согласно Юнгу и в полном соответствии с устройством практического разума, с обстоятельствами Л-сознаиия, волнение и тревожность оказываются маркировкой момента истины, а не момента лжи, как в полиграфе.
Именно нарушение легкости и естественности речи можно интерпретировать как воздействие силового поля истины. Степенью сопротивления пациента Фрейд измерял «точность попадания» психоаналитика и был бы прав, если бы только говорил не о «точности», а о «высокой приблизительности» попадания.
Таким образом, отклонение синусоиды на табло детектора, для наивного пользователя означающее «испытуемый лжет», для более искушенного наблюдателя получает другой смысл: испытуемый наконец-то приближается к истине. Именно ложь есть то, что получается «само собой» как чистая манифестация человеческой природы. Это она легка, а трудна истина.

3